Истории детей с ожогами

Мы с Элом делили и радости, и трудности положения приемных родителей: трудности мы одолевали, а радостям — радовались. К тому времени, как в нашем доме появилась Элли, под нашей опекой уже побывало где-то сто сорок детей — одни задерживались всего на одну ночь, другие — на недели или на месяцы, а некоторые — даже на годы. 

Своих первых приемных детей мы взяли в 1982 году. К тому времени мы уже три года жили в браке — в статусе смешанной семьи с тремя детьми. В последующие несколько лет у нас появилось еще двое родных детей. <…>

Младенец, брошенный в машине

Однажды вечером в 1982 году мы с Элом смотрели телевизор и увидели рекламу: в ней говорилось, что сообщество остро нуждается в семьях, принимающих под свою опеку детей, которые по разным причинам страдают от жестокого обращения или пренебрежения родителей. Мы переглянулись и согласно решили: раз у нас есть уютный дом, еда на столе и место в сердце, мы можем поделиться всем этим с обездоленными детьми. 

На следующий день я съездила в местный офис УДС и заполнила заявление для кандидатов в приемные родители. Потом собеседования, жилищная инспекция — и мы получили нашего первого подопечного мальчишку. 

Сперва мы критически относились к родителям, опекунам и родственникам, которым полагалось бы нести ответственность за ни в чем не повинных детей, а самих себя видели в роли временных спасителей малышей, которых обижают и которыми пренебрегают. Мы не задумывались о том, почему это происходит: может, для людей с зависимостью это нормально — так жестоко относиться к детям, а может, их тоже били в детстве, или у них жизнь тяжелая, вот они и злобятся. 

Нам такие родители казались беспредельным бессовестным злом. Мы на все смотрели просто, и пусть мы не понимали, что именно заставляло людей совершать подобные поступки, мы искренне пытались вмешаться и помочь детям, которых родители били и истязали — или о которых, в лучшем случае, просто не заботились. 

Одного из первых младенцев, переданного под нашу с Элом опеку, спасли из машины в возрасте пяти дней от роду. Бросив его в машине в жаркий день, мать сбежала. Ее арестовали, но о ребенке полиция узнала только после того, как приятель пришел внести за нее залог. Малыш выжил чудом и месяц пролежал в больнице, прежде чем мы смогли забрать его домой. 

У другого младенца от истязаний растрескался череп. У детей на теле были ожоги от сигарет и следы побоев.

Понимая, как страдали эти беспомощные малыши, наши дети приходили в ярость.

Они эхом выражали наши собственные мысли — от «людей, которые это натворили, надо посадить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь». Для таких людей наши дети не находили ни жалости, ни прощения. И мы сами, особенно в первые годы, часто ловили себя на том, что разделяем их чувства. 

Как научиться прощать?

Но в 1986 году, после четырех лет, проведенных нами в роли приемных родителей, наша жизнь изменилась до неузнаваемости. Эл начал пить. Я не смогла с этим справиться и растерялась. Мы видели, как рушится наш брак, и боялись развода. А вскоре после того, как Эл решил пройти лечение от алкоголизма в клинике, я узнала, что беременна. 

Однажды в воскресенье, пока Эл еще проходил курс лечения, я повела детей в церковь и вместе с ними прослушала проповедь на пятую главу Второзакония, где говорится о «вине отцов». Через эту проповедь Бог привел меня к смирению и спасению. Я осознала, как повлияли на мою жизнь грехи моих родителей, дедов и предыдущих поколений — озлобленность, злопамятность, похоть, алчность… 

Я по-новому взглянула на эти грехи, на их влияние, и поняла, что мы с Элом будем отвечать за грех всего поколения, который даст плоды и повторится, если этому не помешать. Жертва Иисуса Христа дала возможность разорвать эту цепь проклятий. Если я исповедаю свой грех, то буду очищена «от всякой неправды» (1 Ин. 1:9). 

Я выбрала Иисуса, помолилась о том, чтобы череда грехов и проклятий, которые я воплощала в жизнь, прервалась, и Его кровью получила прощение и была очищена. Я не подозревала, что и Эл, пока лечился, прошел свой путь в поиске веры. Когда мы с ним рассказали друг другу о нашей вновь обретенной вере, мы решили довериться Господу — пусть Он создаст и новую жизнь в нас, и новый брак для нас. 

После рождения Чарльза мы с Элом сказали всей семье о том, что решили посвятить свою жизнь Иисусу. После лечения Эл не прикасается к спиртному и живет ради Христа. С тех пор Бог привел нас в мир испытаний, в которых укрепилась наша вера, и призвал нас на служение. Как только мы узнали истину о грехе, исповеди, прощении и духовном росте, мы поняли, что должны заботиться и о наших родных детях, и о тех, которые появлялись в нашем доме, не только физически и душевно, но и духовно. И все стало иным. 

Мы увидели, что обязаны служить этим детям истиной, способной даровать свободу им и даже их родным.

Мы могли сыграть свою роль в том, чтобы наши дети тоже посвящали жизнь Христу, независимо от того, как много времени мы могли уделить каждому ребенку. Нам надлежало посвятить жизнь будущему и упованию на Христа всеми возможными путями, поэтому мы обязались всей семьей посещать церковь по воскресеньям, сделать молитву центром нашей жизни и включить в распорядок чтение Библии нашим детям. 

Кроме того, мы осознали, что должны принять любовь, которую дарует нам Бог, и в свою очередь одарить ею тех, кто представляется нам недостойными ее — жестоких и нерадивых родителей. <…>

Мальчик, к которому нельзя прикасаться

Впервые созваниваясь с нами по поводу Брэндона, сотрудница социальной службы объяснила, что хоть ему всего пять лет, его уже несколько раз помещали в специальные учреждения: мать не могла с ним совладать. 

— Он сейчас на трех препаратах. Мы подключили доктора и социального педагога, пытаемся решить все с лекарствами, чтобы вернуть его домой. Не возьмете его к себе, пока мы тут со всем разберемся? 

— Конечно, привозите. Поможем чем сумеем, — ответила я. 

Брэндон словно сошел со страниц книги сказок: светловолосый, короткая стрижка на косой пробор, носик в веснушках… 

— О Брэндоне вам надо знать прежде всего одно, — сказала перед отъездом социальный работник. — Он не желает, чтобы кто-нибудь прикасался к нему. Его нельзя трогать. 

Брэндон умел причесываться сам, если помочь ему с пробором, и я, делая это впервые, всеми силами старалась его не задеть — но пару раз все же нечаянно касалась его, и он резко отшатывался. 

В то время в «маленькой комнате» с детскими кроватками на первом этаже у нас жили две подопечные девочки, поэтому кровать для Брэндона мы поставили наверху, в комнате Чарльза, где жили еще двое мальчишек. Но лег он только тогда, когда мы переставили его кроватку на середину комнаты, как можно дальше от других. 

В ту первую ночь он следил за тем, как я укрывала одеялами других мальчиков и Чарльза. Я молилась за них, касаясь ладонью, целовала каждого в лоб и шла к следующему. Брэндон наблюдал за каждым моим движением, и я не могла не заметить его тревоги. 

Закончив молиться за остальных, я подошла к нему — укрыть. Он поднял руки, потом положил их вдоль тела поверх одеяла, не сводя с меня глаз. 

— Брэндон, в нашем доме мы молимся, — почти прошептала я, стоя возле его постели на ногах, а не на коленях. — Ничего, если я помолюсь над тобой? Трогать не буду. 

Он молча смотрел. Я подняла руку высоко над его грудью и закрыла глаза. 

— Дорогой Иисус, спасибо Тебе за то, что привел Брэндона в наш дом. Благодаря Тебе он теперь в безопасности. Помоги ему не бояться и узнать, что Ты любишь его. Дай ему сегодня увидеть сладкие сны. Аминь. 

Я открыла глаза и увидела пристальный взгляд мальчишки. 

— Спокойной ночи, Брэндон. 

Как бы мне ни хотелось поцеловать его в лобик, я понимала: нельзя — и просто улыбнулась ему и вышла из комнаты. 

Мне хотелось танцевать — он взял меня за руку!

Я понятия не имела, что пережил Брэндон за первые пять лет своей жизни. Мне оставалось только вверить его воле Божьей и уповать на то, что мой Небесный Отец поможет мне любить этого малыша так же, как его любит Он. Вечер за вечером я повторяла один и тот же ритуал, и Брэндон все так же напряженно следил за каждым моим движением. 

Через несколько дней я решила встать на колени возле его постели, но чуть поодаль. 

— Я знаю: ты смотришь, как я прикасаюсь к другим детям, пока молюсь за них. Мне хочется, чтобы они чувствовали мою любовь и любовь Иисуса. Прикасаться к тебе я не буду. Просто подержу ладонь над тобой — вот так. — Я подняла ладонь на пол-локтя над его грудью. — Так можно? 

Брэндон кивнул, и я прочла молитву. Еще через две недели я спросила его, можно ли мне держать ладонь ближе к его груди, и он снова кивнул. 

Потом, однажды вечером, молясь с закрытыми глазами и держа руку на высоте нескольких дюймов от груди Брэндона, я почувствовала, как его ладошка накрыла мою. Он тихонько тянул мою руку вниз, пока та не легла ему на грудь. Я едва не заплакала, но собралась с духом и продолжала молиться: мой голос не дрогнул. Чувствуя, как колотится маленькое сердечко, я произнесла: 

— Господи, молю Тебя, коснись сердца Брэндона. Дай ему знать, как Ты любишь его. Аминь. 

Я открыла глаза. Брэндон смотрел на меня, прижимая к груди мою руку. Мы смотрели друг другу в глаза где-то с минуту, и потом я легонько погладила его по руке. 

— Спокойной ночи, Брэндон. 

Мне хотелось танцевать, петь, разбудить всех, кто есть в доме, возгласить о невероятном успехе, но пришлось удержать ликование в глубине души и молча выскользнуть из комнаты. 

На следующий вечер, встав на колени у постели Брэндона, я держала руку почти у самой его груди. Но я даже не успела закрыть глаза: он притянул мою ладонь к себе и не отпускал, пока я не завершила молитву — и в этот вечер, и в следующий, и в следующий… 

А потом, в конце той же недели, когда я мягко высвобождала руку, Брэндон вдруг коснулся своего лба. По глазам я видела: он ждал чего-то — но я сперва не поняла. 

— Что такое, Брэндон? 

Он снова коснулся своего лба, и я прослезилась. Он хотел, чтобы я поцеловала его! 

— Ты разрешаешь мне поцеловать тебя в лоб? 

Он кивнул, и я его поцеловала. И каждый вечер в те несколько месяцев, пока Брэндон жил с нами, вечерняя молитва завершалась поцелуем в лоб на сон грядущий — поцелуем для мальчика, к которому нельзя прикасаться. 

Чтение молитвы над нашими детьми, родными и подопечными, всегда было для меня великой ответственностью и честью, но Брэндон показал мне, что это еще и знак священного долга. 

«Господи, — мысленно молилась я, лежа в объятиях Эла и вспоминая Брэндона, — через нашу семью яви свою любовь Кайлу, Кайре, Ханне, Эндрю и Элли. Дай им понять, что их любят от всей души».