У девушки в клубе ожог ног

20 января в пермском хостеле «Карамель» погибли пять человек, еще трое пострадали. Люди обварились из-за прорыва трубы отопления — вода попала в полуподвальное помещения отеля, в котором не было окон. The Village вспомнил самую запоминающуюся коммунальную аварию в Екатеринбурге и поговорил с пострадавшей о ночи, когда осенью 2011 года кипяток затопил екатеринбургский клуб Gold.

В ночь на 16 октября 2011 года неподалеку от клуба на Ткачей прорвало трубопровод с горячей водой. Спасатели эвакуировали 450 посетителей Gold. В результате пострадали несколько человек, но больше всего — 20-летняя Катя Комлева. У девушки диагностировали 30 % ожогов тела, из них 12 % глубоких. После 47 операций врачи смогли спасти жизнь Кати, но не пальцы на ноге — большинство пришлось ампутировать.

В 2019 году издательство «Эксмо» выпустило книгу Комлевой под названием «Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу», которую она написала на основе событий, произошедших в Екатеринбурге. Экземпляры книги можно найти в том числе в ожоговом отделении ГКБ №40, где врачи сражались за ее жизнь.

До аварии

В 2011 году я была послушной дочкой и прилежной студенткой, училась на третьем курсе института экономики и управления УрФУ. Я не задумывалась над своими целями и амбициями, а просто проживала жизнь. Помню, как на последнем звонке классная руководительница обращалась к каждому ученику и пыталась предугадать, кем он вырастет. Мне она сказала лишь, что я буду хорошей женой и мамой.

После произошедшего во многих СМИ меня называли светской львицей и тусовщицей. Если бы той Кате сказали, что она — светская львица, ей бы это польстило. В каждой эпохе есть свои звезды тусовки, но я ей не была, хотя, возможно, тянулась к этому статусу. Я была среднестатистической девчонкой, которая иногда ходила по клубам. Не могу сказать, что проводила там много времени и бывала каждые выходные: тусовки составляли около 10 % от моего досуга. Да, я из состоятельной семьи, но это автоматически не заносило меня в светские львицы.

После аварии

Я поступила в больницу с ожогами III и IV степеней. Первое время в реанимации, как ни странно, было достаточно позитивным. Мужчина, которого я, казалось, безответно любила, одним из первых позвонил и сказал: «Катя, я тебя люблю. Пожалуйста, живи, ты мне очень нужна». С этим парнем мы общались на расстоянии, мне снились про него сны, я была влюблена, но таких слов от него никогда не слышала. У меня была эйфория от этого звонка: все-таки девчонки — они девчонки, даже с обваренными ногами. Он жил в другом городе, но на следующий день прилетел. Поэтому в первые часы вместо стресса во мне было ожидание встречи с любимым человеком.

Ко мне в больницу приходило много людей, они поддерживали меня и дарили свое тепло. Все были очень заботливы и деликатны. Боль была сильная, но память так устроена, что физические воспоминания стираются, а эмоциональные вещи остаются навсегда. Поэтому мои воспоминания о реанимации не очень трагичные. Возможно, если бы я знала о серьезности последствий, то переживала бы больше, но врачи меня берегли и не говорили об ампутации и угрозе инвалидного кресла. Более того, я не была знакома с такими телесными повреждениями, поэтому думала так: «Ну, обожгла ноги — буду дальше жить. Ну, может быть, какие-то шрамики останутся». В итоге за несколько лет я пережила 47 операций. Мне ампутировали четыре из пяти пальцев на обеих ногах, а также верхнюю фалангу одного пальца на правой ноге. Голени стали покрыты пересаженной кожей, на бедрах появились грубые келоидные рубцы.

В больнице я болела, и это состояние было для меня понятным. Выписавшись, я была не здоровой, как до аварии, но и не больной, как сразу после нее. Я не понимала, что делать с моим новым статусом. С каждым месяцем эмоциональное состояние ухудшалось в сторону апатии и депрессии, позже переросло в агрессию ко всем окружающим.

Мне ампутировали четыре из пяти пальцев на обеих ногах,
а также верхнюю фалангу одного пальца на правой ноге.
Голени покрыты пересаженной кожей,
на бедрах появились грубые келоидные рубцы

Принять себя удалось накануне последней операции в декабре 2013 года. Два года после аварии я по большей части ездила на кресле, чем ходила. Последняя операция должна была определить, смогу ли я полноценно ходить. Чтобы ни говорили врачи, исход операции зависел от моего настроя. Близкие все время повторяли, что он жизненно необходим, но я их не слушала, потому что они в таких ситуациях не оказывались — оттого и не было им веры. В конце концов, я сама решила быть здоровой. Пришла к этому выводу, когда поняла, что сознательно не выздоравливаю, а только продлеваю свою болезненное состояние, и накануне операции нужно быть готовым к любому исходу: буду хромать — значит, буду хромать, сяду в кресло — значит, сяду в кресло, встану на ноги — значит, встану на ноги. В итоге операция прошла успешно.

Сейчас у меня часто случаются рожистые воспаления, иногда фантомные боли. Ниже колена практически отсутствует чувствительность. Я не могу ходить босиком, носить обувь на каблуках, прыгать с высоты; обувь, за исключением кроссовок, приходится надевать только со стельками. Из открытой обуви ношу дома сланцы, но, как правило, открытая уличная обувь мне не подходит — не могу положить туда стельку. Впрочем, на голенях не растут волосы — это плюс.

С компанией «ТГК-9», которая допустила аварию возле клуба Gold, мы заключили мировое соглашение, согласно которому они полностью компенсировали расходы на мое лечение. Это произошло спустя год после аварии.

Уже в январе 2014 года, спустя месяц после финальной операции, я вышла на работу к своему папе. Это был переходный период между болезнью и самостоятельной жизнью. Я находилась под крылом отца, никакой пользы мой труд ему не приносил: номинально ходила в офис, пыталась возвращаться к жизни. Потом поменяла много работ, нашла вакансию преподавателя английского языка, и это стало моей первой ступенью постравматической социализации. Позже обучилась на психолога — и стала проводить тренинги с детьми. Благодаря этому эмоциональному обмену я стала понимать, для чего живу. Это время было очень важным, тогда, через благодарность детей, их улыбки и понимание, я пришла в себя.

Еще в 2013 году, когда я лежала в больнице, в период самых тяжелых эмоциональных вспышек и тотального одиночества я начала писать о том, что со мной случилось, чтобы хоть как-то коротать время. Я хотела не запомнить эту историю, а выложить ее на бумагу и отпустить. Когда меня выписали из больницы, я позабыла о книге — вернулась к ней и дописала только в 2019 году.

Все люди испытывают примерно одинаковый набор эмоций, поэтому моя история может стать полезной. Люди без каких-либо травм во многом узнают себя в моих историях: все мы — дети своих родителей, все мы любим, все мы сталкиваемся со сложностями и как-то на них реагируем. Я знаю, что в 40-й больнице, где я лежала, закупили экземпляры моей книжки, положили в отделении и выдают пациентам в реанимации и ожоговом отделении.

Моя книга называется «Счастливый случай». Да, то, что со мной произошло, я называю именно так. Обычно подобные происшествия считают несчастными случаями, но я убеждена, что сама способна решить, несчастный это случай или счастливый. Нет никакого закона или реестра счастливых и несчастных случаев. Люди сами себя убеждают какими-то определениями.

Это был счастливый случай, потому что, во-первых, моя жизнь очень сильно изменилась в лучшую сторону. А во-вторых, мне нравится самой управлять этими понятиями. Наверное, считается, что я сейчас больнее, чем здоровые люди, но здоровее, чем некоторые больные. Но я сама решаю, больная я или здоровая, и я считаю себя здоровой. Не хочу наполнять свою жизнь понятиями «страх», «боль», «болезнь», «несчастье».

Все аспекты моей жизни улучшились именно благодаря этому происшествию и последующей за ним работе, которая была проделана над собой. Если объяснять на бытовых вещах, то я стала лучше общаться с родителями: наши отношения и так были неплохи, а сейчас — и вовсе стали максимально здоровыми. Помимо того, что я работаю маркетологом в агентстве и продвигаю гольф-школу, сейчас я создаю свой фонд. Я бы никогда не пришла к этой идее, не будь аварии в Gold. Если благодаря какому-то случаю появляются проекты, целью которых является помощь другим людям, попавшим в сложную ситуацию, то этот случай уже нельзя называть несчастным.

Пока мой фонд Scarpositive — еще только проект.
Но в ближайшее время появится юридическое лицо,
у нас есть врач, есть люди, готовые инвестировать в проект

Пока мой фонд Scarpositive — еще только проект. Но в ближайшее время будет зарегистрировано юридическое лицо, мы также занимаемся другими формальностями. У нас есть врач, который готов помогать фонду своими знаниями и ресурсами — годами наработанной врачебной базой по всей стране. Уже есть люди, готовые инвестировать в проект.

Фонд будет помогать людям, которые получили термическую травму — ожог или обморожение. Пострадавшим будет оказан комплекс восстанавливающих мер, финансовая, психологическая и юридическая помощь (если необходима). Мы хотим изменить и отношение общества к пострадавшим, чтобы оскорбления людей с шрамами или любыми другими внешними признаками стали моветоном. Любой человек должен чувствовать себя полноценным членом общества и не стесняться ходить в шортах, как это делаю я. Идея заключается не в том, чтобы пихать всем в лица свои ноги без пальцев; если мне летом жарко, то я хочу пройти по улице в шортах и увидеть адекватное к этому отношение, а не порицающие взгляды. Я хочу добиться безоценочного отношения к людям, у которых есть шрамы на теле.

После аварии мне пришлось столкнуться с озлобленными комментариями в интернете. В какой-то степени я понимаю этих людей, потому что когда-то сама была одной из них. Лежа в больнице, я была тем самым злостным комментатором: зачастую просто так я писала тонны неприятных вещей незнакомым мне людям. Поэтому я знаю, какие жизненные потрясения толкают людей, чтобы набирать откровенные гадости.

Людям сложно совместить у себя в голове то, что я обеспеченный, счастливый, привлекательный внешне человек, но при этом — инвалид. Видимо, думают, что инвалиды обязаны страдать и быть бедными, а их должны жалеть. А если человек состоятельный и симпатичный, то жалости он не достоин. О своей инвалидности я говорю не потому что хочу жалости, я хочу, чтобы все люди, не взирая на внешние признаки, были равными частями нашего общества.

С тем парнем, который первым позвонил мне в реанимацию, за все эти годы мы много раз сходились и расходились. Сейчас мы вместе: моя книга помогла нам преодолеть старые обиды и недоговоренности.

читайте ТАМ, ГДЕ УДОБНО: