От чего умирают люди с ожогами

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

Врачи с самого начала говорили о неблагоприятном прогнозе относительно десятков пострадавших в пермском аду. Однако люди надеялись на чудо. Между тем шестой день после трагедии унес сразу одиннадцать жизней.

Ночь и утро 10 декабря, шестого дня после трагедии в Перми, стали первым переломом. Медики предупреждали: самые страшные — первая неделя после трагедии, а потом четвертая-пятая. Первые дни опасны ожоговым шоком, месячный срок после травмы грозит сепсисом. Это не считая других многочисленных, но чуть более легких осложнений.

Сегодня одиннадцать человек, большинство из которых молодые люди, не пережили последствий страшных травм. Таким образом, по состоянию на вечер 10 декабря пермский мартиролог насчитывает 136 имен.

В стационарах, по официальной информации Минздравсоцразвития РФ, сейчас находятся 94 пострадавших, из них в крайне тяжелом состоянии 35 человек, в тяжелом — 50. Официальные данные по-прежнему неутешительны: из находящихся в Москве на стационарном лечении 60 человека в крайне тяжелом состоянии — 23, в тяжелом — 31. В петербургских клиниках остались 22 пострадавших, из них крайне тяжелых — как минимум пятеро. Все пациенты челябинской клинической больницы также чрезвычайно тяжелые, аналогичная ситуация в Перми, где остаются семеро.

Лишь одна позитивная новость: три человека выписаны на амбулаторное лечение (это Челябинск), и четверо петербургских пациентов переведены из реанимации в обычное ожоговое отделение. Но врачи крайне осторожны в прогнозах. Они честно говорят, что будут до последнего бороться даже за тех, о ком обычно говорят «безнадежен». Но как профессионалы они отлично понимают, что чудес не бывает даже при всех возможностях современной медицины.

«Необходимо оценить квалифицированную помощь медиков МЧС, — сообщил «Росбалту» заведующий Ожоговым центром Института скорой помощи имени Джанелидзе Константин Крылов. — Если бы раненых сразу не подключили к индивидуальным аппаратам ИВЛ, то ни до Питера, ни до Москвы никто бы не долетел. Однако необходимо понимать, что даже самое современное оборудование, препараты, медикаменты, расходные материалы, кровь и плазма, которые у нас есть, не всегда смогут помочь при таких тяжелейших поражениях».

Доктор Крылов опровергает появившиеся сразу после трагедии в Перми комментарии журналистов относительно того, что одна из самых тяжелых травм у пострадавших — ожоги верхних дыхательных путей.

«Ожог дыхательных путей — это поверхностная часть, и с этим можно справиться. Самое страшное, что у наших раненых сложнейшие термоингаляционные поражения внутренних органов, в первую очередь легких», — говорит врач. То есть, условно говоря, легкие попросту сожжены огнем и той химической дрянью, которой пришлось дышать людям. У всех — тяжелейшие отравления окисью углерода. Карбоксигемоглобин — соединение гемоглобина с окисью углерода, образующееся при отравлении ею и делающее невозможным перенос кислорода в ткани — достигает 30 и более процентов. Только такое отравление без учета сопутствуюших травм, ожогов, сепсиса, ожогов дыхательных путей — это уже 15-20% официальной, многократно научно подтвержденной летальной статистики… Плюс каждая из травм — свой серьезный процент летальности.

Теоретически сожженную кожу научились восстанавливать. Но беда в том, что при пожаре в Перми у пострадавших сгорели очень большие площади кожи, причем сгорели полностью. То есть весь человек — это одна сплошная открытая рана: и снаружи, и изнутри. Врачи вспоминают, как оператор одной из телекомпаний, зайдя в ожоговое отделение поснимать, рухнул там в обморок вместе с видеокамерой…

Врачи НИИ Джанелидзе сейчас по крупицам, как мозаику, составляют отсутствующий в результате ожога эпителий. В распоряжении у медиков уникальный материал — «искусственная кожа», который научились делать в петербургском НИИ Цитологии. Но у людей сгорели даже мышцы до костей. Чтобы кровь поступала к конечностям, хирургам приходится специально делать распарывающие надрезы на руках и ногах, потому что образовывающиеся струпья мешают кровотоку.

9 декабря две бригады врачей, по 3 хирурга на каждой стороне, плюс анестизиолог, операционные сестры, одновременно с двух сторон оперировали девушку в Институте Джанелидзе. Как говорит Крылов, «частично устранили фактор гибели». 11-го декабря ей будут делать еще одну операцию, потом еще…

Поразительно, что все люди при этом в сознании. Конечно, им не дают мучиться, вводят в лечебный сон, но, по словам Крылова, они все осознают, что с ними произошло и происходит. У тех, кому стало полегче, начинаются нервные срывы, истерики. Нарушения психики — еще одно частое последствие ожоговой травмы, причем довольно часто — необратимое.

«Самые критические для ожоговых больных — первые несколько суток, чтобы пережить шок, и потом через месяц, когда начинается тяжелый сепсис, — говорит директор Института скорой помощи Сергей Багненко. — Мы готовимся к этому, лечить умеем и сепсис тоже, но вопрос в том, сколько сил в организме у больного останется, справится ли он?».

При самом благоприятном течении болезни каждый пациент пробудет в клиниках как минимум месяц-два, а, возможно, и полгода. Потом всем абсолютно потребуется дорогостоящая пластика. В среднем курс лечения одного ожогового больного — один миллион рублей. С учетом повреждений и тяжести заболевания суммы возрастают многократно.

Врачи не скрывают, что, чем моложе человек, тем больше у него шансов, что организм вытянет, справится. По словам Багненко, каждые 10 лет возраста — это серьезнейший осложняющий фактор.
Сейчас все пермские пациенты во всех клиниках России лечатся за счет фондов ОМС. В Петербурге действуют также медико-экономические стандарты, рассчитанные не на «среднюю температуру по больнице», а в зависимости от конкретного больного и тяжести болезни. Разработаны специальные ожоговый и септический тарифы. В среднем они составляют 300-700 тысяч рублей.

«Нам бы еще психотерапевтов и психологов, обязательно должна быть реабилитационная помощь, — говорит Сергей Багненко. — Они нам крайне необходимы, особенно в процессе выздоровления. Да и родственникам они нужны». Для директора НИИ скорой помощи было откровением, что в Петербурге существует Центр экстренной психологической помощи МЧС России. «Да что вы? А у нас они ни разу не появлялись, — сообщил «Росбалту» Багненко.

Для пермских пациентов задействовали все возможности одного из лучших российских институтов скорой помощи: ожоговая, хирургическая, токсикологическая реанимации. Кстати, только одна специальная «плавающая» кровать для ожоговых больных стоит несколько сотен тысяч евро. Впрочем, о деньгах сейчас никто не думает.

«В обычной жизни мы за сутки принимаем около 200 человек, из них 45-50 сразу попадают на операционный стол — все же пациенты поступают по линии «скорой», соответственно, все экстренные, — говорят Багненко и Крылов. — Но эти 18 пермских — как 200 «обычных».

Даже для доктора Крылова, прошедшего военным врачом-комбустиологом Афганистан, такие больные — отнюдь не рядовой случай. Максимум, что видел такой крупный институт как НИИ Джанелидзе, — 5 и 7 массово сгоревших. Но не 18 единовременно.

«Шансы спасти этих людей есть, но какие шансы, вам даже господь бог не скажет», — говорят врачи.