Люди выжившие после ожогов

Пострадавший получил ожог пламенем 1-й, 2-й и 3-й степени на площади 90% поверхности тела.

Психологи и социальные педагоги Детского ожогового центра работают с детьми с сильными ожогами, которым нужна не только медицинская помощь, но и социально-психологическая реабилитация. В больнице и после выписки их учат взаимодействовать с «глазеющими» и «спрашивающими», ведь возвращение неподготовленного ребенка в прежний мир с новой внешностью часто приводит к издевательствам, буллингу и депрессии. Чтобы помочь Ожоговому центру собрать деньги на работу игротерапевтов, психологов и реабилитационные материалы, я поговорила с подростками, у которых навсегда остались шрамы от ожогов.

Ира Орлова, 14 лет, Москва, пожар:

— Я первый раз попала в больницу, когда мне было 7 лет. Я обожглась в пожаре, у нас в квартире случился. Я сама позвонила пожарным, что же я телефон «01» не знаю что ли. Я не помню, что загорелось, до сих пор не ясно, то ли замыкание, то ли еще что, не знаю причину.

В больнице я была много раз, не считала. Мама все время со мной находилась, пыталась выгораживать. Например, медсестры были вредные такие, им не нравилось, как мы хранили баночки с питанием. Я не могла весь обед съесть, мама оставляла на потом, вдруг потом захочу. Медсестры ерепенились, мама отстаивала свою позицию. Всегда самая злобная медсестра это старшая медсестра, потому-то она и старшая.

В первый раз, когда я лежала, меня никто не навещал, никого не пускали. Но я очень хотела, чтобы пришли друзья из первого класса. Они мне передавали рисунки, всей школой рисовали. Это было очень неожиданно. Я лежу, а мне приносят кучу рисунков. Я ходила в школу в первом классе, потом после ожога вернулась в четвертый класс только. А до этого была на домашнем обучении (мне было физически тяжело вставать и передвигаться).

Мы проигрывали с психологом «возвращение в школу». Мы рассказывали одноклассникам, что случилось, разъясняли все, чтобы не возникало вопросов лишних. Мне тогда еще было сложно об этом говорить. Чаще всего возникает вопрос: заразно или не заразно. Ну, сейчас уже нет, а когда дети совсем маленькие — часто. Ответ: не больно и не заразно.

В больнице у меня не особенно много друзей завелось, а в лагере да. В 2011 году мы поехали в лагерь (имеется в виду летний реабилитационный лагерь, который ежегодно проводится Детским ожоговым центром), там познакомились с Кристиной, и тут-то все и завертелось. Больничные друзья более понимающие, мы все пережили что-то, знаем, что да как, мы как бы родные. Хотя и в музыкальной школе, и обычной есть друзья, с которыми часто видимся, есть время узнать друг друга. Тусим вместе.

Человеку, который только что обжегся, я бы посоветовала: «забей на всех и живи, как живешь». Бывает же, кто-то смотрит, кто-то шепчется за спиной, может где-то даже отодвигают как-то, надо забить и жить своей жизнью, не комплексовать главное. А то от этого многое уходит.

Бывает излишнее внимание. Грубо говоря, глазеют. Я к этому привыкла более или менее, а сейчас еще и меньше глазеют. Постепенно все меньше и меньше. Дети, они очень грубые по своей натуре, жестокие, можно сказать. Они за языком не следят, могут обозвать, что-то обидное сказать. Нужно просто подождать, это проходит. У меня так было в школе, еще где-то. Иногда можно и ответить, если совсем достанут, язвительно как-то. Типа «и тебе не хворать». На улице-то ладно, пройдут и забудут, и я забуду. Что мне, плохое настроение что ли нужно? Ну, подумаешь, сказали, мало ли они что говорят. Со временем все проходит. Вот, например, у меня есть друзья, с которыми я более или менее сдружилась, они только по прошествии некоторого времени спрашивают: «не обижайся, конечно, но вот что случилось». Я так коротко отвечаю, ну, как очерк. А они: «Все, понятно, ладно, просто интересно».

Вика Захарова, 17 лет, Москва, подожгла на себе платье:

— Помню, как я лежала еще в 2003 году, в первый раз. Мне было четыре. Я помню палату, помню, как мама приходила ко мне в больницу, как она переодевалась. Мне еще кто-то книжки читал. Я училась ходить. Я отлично помню момент, когда я вся в мази приложилась к маме, она потом на меня так ругалась — я испортила ей кофту. Я ходила еще с такой штукой, ну, с ходунками.

А потом я уже помню, как я лежала в 2010 году — мне тогда сделали операцию на руках. С 2010 года я все время лежу в плановом [отделении]. Тогда мама тоже попала в больницу, ничего мне не сказала, после операции пришла ко мне два или три раза, а потом пропала. Я попала в больницу, а мама тогда тоже попала в больницу, потому что ввязалась в драку. Пропал человек, ни слуху, ни духу от него. Но на самом деле такие ситуации с мамой повторялись неоднократно. Когда я лежала в больнице, а мама куда-нибудь пропадала. Конечно, я волновалась, она еще звонит мне, мол, не обижайся и все такое, а потом еще ругалась на меня, что я на нее ругалась. В итоге она тогда только привезла и забрала меня. Но в целом, все хорошо было. У меня были друзья в больнице, педагоги мне помогали и поддерживали. Это было очень важно.

В школу я пошла в первый класс, меня там дразнили Фредди Крюгером. А еще я была плаксой. Я плакала по любому поводу. А потом я поехала в Украину, пошла там в третий класс. Там надо мной никто не издевался, только один мальчик спросил, что со мной. Когда мы вернулись, я была уже более смелой и не плакала так часто.

Я плохо помню время до того, как обожглась, я ведь обожглась в четыре года. До 2010 года я всем всегда говорила, что не помню, что со мной произошло. Мне просто было стыдно, ведь я просто подожгла на себе платье. А потом я как-то забила на это и стала так и говорить. Я же была маленькая, ну что вы ко мне пристали. Сначала меня дразнили Фредди Крюгером, когда я вернулась — жареным шашлыком, жареной курицей, жареным цыпленком. Мне, конечно, было обидно, но я молчала. Потому что потом они выросли и поняли, какими же были придурками. Дети жестокие, да. А еще я помню, как мне было обидно, когда на восьмое марта в школе устраивали всякие интересные штуки, и всех девчонок мальчики вытаскивали с радостью, а от меня как от огня бежали.

В 2011 году я четыре раза лежала в больнице. Ну, когда я приезжаю в девятую больницу, я чувствую, как будто попала в какое-то родное место. «Здравствуйте, я вернулась!» Сейчас у меня организм не выдерживает столько наркозов, я не так часто ложусь. А в 2011 году мне сделали три операции на животе и еще эспандеры (приспособления для уменьшения рубцов, силиконовые шары, которые ставят под кожу, а потом накачивают водой, чтобы кожа растягивалась — прим. ред.) ставили. Я с ними даже купалась в канале. Я до сих пор помню момент: у меня же вот тут на боку эспандер торчит, рядом купаются трое ребят. И один из них:

— Смотрите, смотрите, у нее там что-то торчит!

— Где? Где?

— Ну, сейчас она вылезет…

И я спряталась, подумала, ага, сейчас я тебе вылезу.

Карина Чижова, 16 лет, Бежецк, ожог кипятком:

— В самый первый раз я больницу попала в пять лет. Я получила ожог кипятком, когда мне был один год. Мы пришли с улицы только, чайник кипятился, я тогда только ходить научилась, пошла на кухню, что-то там как-то потянула и пролила кипяток на себя. В больнице я лежала с мамой, помню только строгую воспитательницу. Она мне не разрешала ничего, абсолютно ничего. А потом, когда меня выписали, и я уезжала, то я ей оставила все свои книжки. Она меня тогда очень благодарила и, как мне кажется, пожалела, что ничего мне не разрешала.

Когда я лежала в 5 лет с мамой, она не должна была ни на секунду отходить от меня, иначе я разревусь очень сильно, и никто меня не успокоит, было такое, да. Да и когда мне 14 лет было, она приезжала ко мне и оставалась на ночь, хоть это и нельзя было, но я не хотела, чтобы она уезжала тогда, прощаясь, я всегда уходила в туалет и плакала немного.

У меня есть много друзей из больницы, с кем мы до сих пор общаемся. Иногда мне кажется, что из больницы душевней как-то люди, чем те, которые меня окружают постоянно. У меня есть одна подруга, которая самая крутая для меня, вот она очень похожа на тех, которые из больницы. Не всем я могу рассказать что-то о себе, а в больнице все как-то близки друг другу становятся, живешь там с ними несколько дней, а может и недель, ну и вот.

Я в основном подбираю одежду, чтобы не было видно ожога, но на запястье никак не скроешь, иногда спрашивают про него. Я говорила обычно, что татушку как-то раз набивала, но мне не понравилось, решила свести. И вот такой шрам остался, но через год пройдет. Мне кажется, что незнакомых людей это касаться не должно, а знакомые не будут тебя спрашивать лишний раз об этом. Я думаю, что реагировать надо просто спокойно, я чаще всего по-другому не умею, не объясняю ничего. Или вот еще: если кто-то начинает уж очень присматриваться, я смотрю в глаза этому человеку долго, он улавливает взгляд и больше не смотрит. Так со всеми почему-то прокатывает. Подруга, например, знает, что есть ожог, и постоянно говорит, что это фигня и никто бы не замечал, если б я так ходила в открытой одежде (хотя это не так).

Нужна ваша помощь

Каждый год пациентами Детского Ожогового Центра становятся 1500 детей, консультативно получают помощь еще около трех тысяч. Дети с сильными ожогами нуждаются в медицинской и социально-психологической поддержке.

Реабилитационные медицинские материалы (компрессионная одежда, силиконовые пластины и др.) сдерживают рост рубцов и уменьшают количество последующих операций.

Психологи и социальные педагоги поддерживают ребенка — как в отделении больницы, так и после выписки, помогая ему преодолеть последствия травмы и заново социализироваться. Не так просто прийти в старую среду после травмы — в школе будут смотреть, на улицах будут смотреть, даже из зеркала будут смотреть по-новому.

Детям нужно заново узнать себя и заново привыкнуть к себе

Благотворительный «Нужна помощь» помогает собрать деньги на то, чтобы детям с ожогами были проще войти в привычную среду и справиться со стрессом от того, что их внешность изменилась и люди смотрят на них с интересом, удивлением или подозрением.

Средства нужны на приобретение реабилитационных материалов, компрессионной одежды, на полноценное оснащение комнат, где проводятся занятия со специалистами-реабилитологами, а также на оплату работы постоянных психологов и игротерапевтов в игровых комнатах и закупку материалов для их работы.

Каждое пожертвование будет использовано для покупки реабилитационных материалов и на оплату работы постоянных психологов и игротерапевтов.