Как жить с ожогом на лице

«Афиша Daily» нашла троих людей с ожогами, шрамами и родимыми пятнами на лице и расспросила о принятии себя, дискриминации на работе и реакции общества на их особенности.
Когда мне было четыре года, я подожгла себе платье. Огонь распространился очень быстро, поэтому я не смогла потушить его сама. Когда пламя перешло на простыню и подушку, в комнату влетела бабушка: она от растерянности попыталась снять с меня платье — и в результате у меня обожглось лицо.
Реабилитация проходила очень тяжело. Я месяц лежала в реанимации почти без сознания. У меня был сильный болевой шок, а еще галлюцинации, в которых у меня якобы появилась вторая семья. В общей сложности я провела в больнице около полугода — больше всего времени заняли операции по пересадке кожи и занятия с психологами.
В школе надо мной издевались: называли «Фредди Крюгером», «жареной курицей» и другими обидными прозвищами, но все нападки я игнорировала. Иногда я боялась носить открытую одежду, считая, что другим это может не понравиться.
На одном собеседовании мне прямо сказали: «Вы очень хорошая, но мы не можем вас взять из-за ожога на лице»
Значительный вклад в мое лечение внес фонд «Детская больница», который специализируется на помощи детям, получившим ожоги. Я почти ничего не помню о том времени, но мама говорит, что фонд помогал мне медикаментами, давал путевки в оздоровительные лагеря, привозил одежду и подарки. Сейчас мне 19 лет, но я до сих пор не могу отвязаться от фонда: все сотрудники стали для меня родными.
Мне делали много процедур по лазерной шлифовке, но полностью убрать шрамы нельзя. Это очень хорошая процедура, которая помогла убрать наиболее заметную часть ожогов на лице. Мне кажется, у меня никогда не было проблем с принятием шрамов. Возможно, это связано с тем, что в детстве со мной работали психологи, а еще меня очень поддерживали родители.
Когда люди спрашивают меня об ожогах, они надеются услышать какую-то очень драматичную историю, но я говорю, что выгляжу так же, как и все остальные, только у меня на теле чуть больше шрамов. Они не понимают, как такое может быть. Самая большая проблема в том, что из-за шрамов многие работодатели отказываются меня нанимать. На одном собеседовании мне прямо сказали: «Вы очень хорошая, но мы не можем вас взять из-за ожога на лице».
Сейчас я работаю продавцом-кассиром в Uniqlo. Мне очень нравится, как ко мне относятся в компании: руководство и коллеги говорят, что мои шрамы никак не влияют на мои личностные и профессиональные качества. Я практически не пользуюсь косметикой. Мне кажется, что маскировка шрамов означает отречение от себя. Еще я просто не хочу портить свою кожу, ведь я и так хорошо выгляжу.
Родимое пятно у меня с рождения. Я уже не помню, как точно звучит диагноз, но, скорее всего, это гемангиома. Мои родители на пятно всегда реагировали нормально, и благодаря их воспитанию я не стала запуганной серой мышью. Меня растили так, будто этого пятнышка и нет. Помню, как в детстве я стояла у зеркала и пыталась пальцами оттереть пятно, а мама сказала, что этого делать не нужно.
В детстве косые взгляды и обзывательства со стороны сверстников были, но они касались и тех детей, у которых никаких родимых пятен на лице не было. Некоторым нравилось оскорблять человека просто так. В школе я была лидером, поэтому подобные нападки сразу пресекала.
Если говорить о более сознательном возрасте, был неприятный случай на курсах бухгалтеров, которые я посещала после школы. Однажды заведующая вызвала мою маму для разговора о моем «шумном поведении на занятиях» и заявила: «Ваша дочь ведет себя так, будто у нее нет родимого пятна». Наверное, по ее мнению, я должна была быть тихоней. Маме реплика заведующей очень не понравилась: она ответила ей, что я так воспитана, и ушла.
Однажды я спросила у племянников, не стесняются ли они меня, и они ответили: «Такого пятнышка, как у тебя, нет ни у кого другого — значит, ты особенная»
Однажды я хотела устроиться секретарем-референтом, но мне отказали. Про пятно мне прямо никто не сказал, но, я думаю, причина была в том, что на такой должности нужно быть «лицом компании». Сейчас я работаю инженером по транспорту в тюменском аэропорту Рощино. Меня без проблем взяли, поскольку главным критерием были мои профессиональные навыки.
У меня есть сын. Когда я только забеременела, я очень переживала, что пятно может как-то отразиться на нем. Но он родился полностью здоровым, никаких родимых пятен у него нет. Ему пока только два года, поэтому он мало что понимает, но иногда я говорю, что пятно поможет ему найти меня среди других людей. Однажды я спросила у племянников, не стесняются ли они меня, и они ответили: «Такого пятнышка, как у тебя, нет ни у кого другого — значит, ты особенная». Это было очень приятно.
Иногда незнакомые люди с открытым ртом и недоумением рассматривают мое пятно, но за столько лет я уже перестала обращать на это внимание. В детстве родители возили меня в различные клиники, чтобы попытаться как-то скорректировать пятно, но все отложилось до моего совершеннолетия. Теперь пятно меня не смущает, я даже не пытаюсь его гримировать.
Геннадий Нарышкин, 29 лет
Москва
Мой шрам — это результат производственной травмы. Я работал с электропилой, которая отлетела и выпилила мне часть лица. Вокруг была куча крови и кожи. Это произошло, потому что я пренебрег техникой безопасности. Мне было 18 лет.
Сперва у меня был шок, но я быстро пришел в себя. Скорая приехала через три часа, после того как я сам уже съездил в больницу, зашил рану и пришел домой. Врач в больнице был веселым, пытался поддержать меня, рассказывал анекдоты. В тот момент я был в состоянии полной эйфории, поскольку от большой потери крови притупляется чувствительность, ты не ощущаешь боль.
Люди в метро меня не толкают и обходят стороной — даже полиция не останавливает
Поскольку рана была рваная, частей кожи не хватило, чтобы зашить ее без следов. Врачам пришлось все тщательно стягивать, и в результате у меня образовался большой шрам на левой стороне лица. Об этом меня предупредили еще до операции.
Первое время было сложно восстанавливаться: я не мог жевать, поэтому всю еду приходилось перемалывать в кашу и есть через трубочку. Через полгода рана окончательно затянулась. Знакомые, когда видели шрам, сначала удивлялись, а потом перестали обращать на него внимание. Некоторые даже говорили, что он прикольный.
В жизни шрам мне никак не мешает, о нем я даже не вспоминаю. В армии меня называли Тони Монтаной. Вообще, мне нравится, что люди в метро меня не толкают и обходят стороной, — даже полиция не останавливает. Я работаю инженером, занимаюсь проектированием, поэтому на мою работу наличие шрама никак не повлияло.
С моей женой мы познакомились еще до того, как у меня появился шрам. Нам он не мешает. Жена говорит, что с ним у меня стала очень запоминающаяся внешность, сложно потеряться в толпе. Это правда: например, в магазинах больше не просят паспорт, когда я покупаю сигареты. Я с юмором отношусь к своему шраму, потому что это не единственная моя травма: мне несколько раз пришивали пальцы — все к такому уже привыкли.
Источник
Психологи и социальные педагоги Детского ожогового центра работают с детьми с сильными ожогами, которым нужна не только медицинская помощь, но и социально-психологическая реабилитация. В больнице и после выписки их учат взаимодействовать с «глазеющими» и «спрашивающими», ведь возвращение неподготовленного ребенка в прежний мир с новой внешностью часто приводит к издевательствам, буллингу и депрессии. Чтобы помочь Ожоговому центру собрать деньги на работу игротерапевтов, психологов и реабилитационные материалы, я поговорила с подростками, у которых навсегда остались шрамы от ожогов.
Ира Орлова, 14 лет, Москва, пожар:
— Я первый раз попала в больницу, когда мне было 7 лет. Я обожглась в пожаре, у нас в квартире случился. Я сама позвонила пожарным, что же я телефон «01» не знаю что ли. Я не помню, что загорелось, до сих пор не ясно, то ли замыкание, то ли еще что, не знаю причину.
В больнице я была много раз, не считала. Мама все время со мной находилась, пыталась выгораживать. Например, медсестры были вредные такие, им не нравилось, как мы хранили баночки с питанием. Я не могла весь обед съесть, мама оставляла на потом, вдруг потом захочу. Медсестры ерепенились, мама отстаивала свою позицию. Всегда самая злобная медсестра это старшая медсестра, потому-то она и старшая.
В первый раз, когда я лежала, меня никто не навещал, никого не пускали. Но я очень хотела, чтобы пришли друзья из первого класса. Они мне передавали рисунки, всей школой рисовали. Это было очень неожиданно. Я лежу, а мне приносят кучу рисунков. Я ходила в школу в первом классе, потом после ожога вернулась в четвертый класс только. А до этого была на домашнем обучении (мне было физически тяжело вставать и передвигаться).
Мы проигрывали с психологом «возвращение в школу». Мы рассказывали одноклассникам, что случилось, разъясняли все, чтобы не возникало вопросов лишних. Мне тогда еще было сложно об этом говорить. Чаще всего возникает вопрос: заразно или не заразно. Ну, сейчас уже нет, а когда дети совсем маленькие — часто. Ответ: не больно и не заразно.
В больнице у меня не особенно много друзей завелось, а в лагере да. В 2011 году мы поехали в лагерь (имеется в виду летний реабилитационный лагерь, который ежегодно проводится Детским ожоговым центром), там познакомились с Кристиной, и тут-то все и завертелось. Больничные друзья более понимающие, мы все пережили что-то, знаем, что да как, мы как бы родные. Хотя и в музыкальной школе, и обычной есть друзья, с которыми часто видимся, есть время узнать друг друга. Тусим вместе.
Человеку, который только что обжегся, я бы посоветовала: «забей на всех и живи, как живешь». Бывает же, кто-то смотрит, кто-то шепчется за спиной, может где-то даже отодвигают как-то, надо забить и жить своей жизнью, не комплексовать главное. А то от этого многое уходит.
Бывает излишнее внимание. Грубо говоря, глазеют. Я к этому привыкла более или менее, а сейчас еще и меньше глазеют. Постепенно все меньше и меньше. Дети, они очень грубые по своей натуре, жестокие, можно сказать. Они за языком не следят, могут обозвать, что-то обидное сказать. Нужно просто подождать, это проходит. У меня так было в школе, еще где-то. Иногда можно и ответить, если совсем достанут, язвительно как-то. Типа «и тебе не хворать». На улице-то ладно, пройдут и забудут, и я забуду. Что мне, плохое настроение что ли нужно? Ну, подумаешь, сказали, мало ли они что говорят. Со временем все проходит. Вот, например, у меня есть друзья, с которыми я более или менее сдружилась, они только по прошествии некоторого времени спрашивают: «не обижайся, конечно, но вот что случилось». Я так коротко отвечаю, ну, как очерк. А они: «Все, понятно, ладно, просто интересно».
Вика Захарова, 17 лет, Москва, подожгла на себе платье:
— Помню, как я лежала еще в 2003 году, в первый раз. Мне было четыре. Я помню палату, помню, как мама приходила ко мне в больницу, как она переодевалась. Мне еще кто-то книжки читал. Я училась ходить. Я отлично помню момент, когда я вся в мази приложилась к маме, она потом на меня так ругалась — я испортила ей кофту. Я ходила еще с такой штукой, ну, с ходунками.
А потом я уже помню, как я лежала в 2010 году — мне тогда сделали операцию на руках. С 2010 года я все время лежу в плановом [отделении]. Тогда мама тоже попала в больницу, ничего мне не сказала, после операции пришла ко мне два или три раза, а потом пропала. Я попала в больницу, а мама тогда тоже попала в больницу, потому что ввязалась в драку. Пропал человек, ни слуху, ни духу от него. Но на самом деле такие ситуации с мамой повторялись неоднократно. Когда я лежала в больнице, а мама куда-нибудь пропадала. Конечно, я волновалась, она еще звонит мне, мол, не обижайся и все такое, а потом еще ругалась на меня, что я на нее ругалась. В итоге она тогда только привезла и забрала меня. Но в целом, все хорошо было. У меня были друзья в больнице, педагоги мне помогали и поддерживали. Это было очень важно.
В школу я пошла в первый класс, меня там дразнили Фредди Крюгером. А еще я была плаксой. Я плакала по любому поводу. А потом я поехала в Украину, пошла там в третий класс. Там надо мной никто не издевался, только один мальчик спросил, что со мной. Когда мы вернулись, я была уже более смелой и не плакала так часто.
Я плохо помню время до того, как обожглась, я ведь обожглась в четыре года. До 2010 года я всем всегда говорила, что не помню, что со мной произошло. Мне просто было стыдно, ведь я просто подожгла на себе платье. А потом я как-то забила на это и стала так и говорить. Я же была маленькая, ну что вы ко мне пристали. Сначала меня дразнили Фредди Крюгером, когда я вернулась — жареным шашлыком, жареной курицей, жареным цыпленком. Мне, конечно, было обидно, но я молчала. Потому что потом они выросли и поняли, какими же были придурками. Дети жестокие, да. А еще я помню, как мне было обидно, когда на восьмое марта в школе устраивали всякие интересные штуки, и всех девчонок мальчики вытаскивали с радостью, а от меня как от огня бежали.
В 2011 году я четыре раза лежала в больнице. Ну, когда я приезжаю в девятую больницу, я чувствую, как будто попала в какое-то родное место. «Здравствуйте, я вернулась!» Сейчас у меня организм не выдерживает столько наркозов, я не так часто ложусь. А в 2011 году мне сделали три операции на животе и еще эспандеры (приспособления для уменьшения рубцов, силиконовые шары, которые ставят под кожу, а потом накачивают водой, чтобы кожа растягивалась — прим. ред.) ставили. Я с ними даже купалась в канале. Я до сих пор помню момент: у меня же вот тут на боку эспандер торчит, рядом купаются трое ребят. И один из них:
— Смотрите, смотрите, у нее там что-то торчит!
— Где? Где?
— Ну, сейчас она вылезет…
И я спряталась, подумала, ага, сейчас я тебе вылезу.
Карина Чижова, 16 лет, Бежецк, ожог кипятком:
— В самый первый раз я больницу попала в пять лет. Я получила ожог кипятком, когда мне был один год. Мы пришли с улицы только, чайник кипятился, я тогда только ходить научилась, пошла на кухню, что-то там как-то потянула и пролила кипяток на себя. В больнице я лежала с мамой, помню только строгую воспитательницу. Она мне не разрешала ничего, абсолютно ничего. А потом, когда меня выписали, и я уезжала, то я ей оставила все свои книжки. Она меня тогда очень благодарила и, как мне кажется, пожалела, что ничего мне не разрешала.
Когда я лежала в 5 лет с мамой, она не должна была ни на секунду отходить от меня, иначе я разревусь очень сильно, и никто меня не успокоит, было такое, да. Да и когда мне 14 лет было, она приезжала ко мне и оставалась на ночь, хоть это и нельзя было, но я не хотела, чтобы она уезжала тогда, прощаясь, я всегда уходила в туалет и плакала немного.
У меня есть много друзей из больницы, с кем мы до сих пор общаемся. Иногда мне кажется, что из больницы душевней как-то люди, чем те, которые меня окружают постоянно. У меня есть одна подруга, которая самая крутая для меня, вот она очень похожа на тех, которые из больницы. Не всем я могу рассказать что-то о себе, а в больнице все как-то близки друг другу становятся, живешь там с ними несколько дней, а может и недель, ну и вот.
Я в основном подбираю одежду, чтобы не было видно ожога, но на запястье никак не скроешь, иногда спрашивают про него. Я говорила обычно, что татушку как-то раз набивала, но мне не понравилось, решила свести. И вот такой шрам остался, но через год пройдет. Мне кажется, что незнакомых людей это касаться не должно, а знакомые не будут тебя спрашивать лишний раз об этом. Я думаю, что реагировать надо просто спокойно, я чаще всего по-другому не умею, не объясняю ничего. Или вот еще: если кто-то начинает уж очень присматриваться, я смотрю в глаза этому человеку долго, он улавливает взгляд и больше не смотрит. Так со всеми почему-то прокатывает. Подруга, например, знает, что есть ожог, и постоянно говорит, что это фигня и никто бы не замечал, если б я так ходила в открытой одежде (хотя это не так).
Нужна ваша помощь
Каждый год пациентами Детского Ожогового Центра становятся 1500 детей, консультативно получают помощь еще около трех тысяч. Дети с сильными ожогами нуждаются в медицинской и социально-психологической поддержке.
Реабилитационные медицинские материалы (компрессионная одежда, силиконовые пластины и др.) сдерживают рост рубцов и уменьшают количество последующих операций.
Психологи и социальные педагоги поддерживают ребенка — как в отделении больницы, так и после выписки, помогая ему преодолеть последствия травмы и заново социализироваться. Не так просто прийти в старую среду после травмы — в школе будут смотреть, на улицах будут смотреть, даже из зеркала будут смотреть по-новому.
Детям нужно заново узнать себя и заново привыкнуть к себе
Благотворительный «Нужна помощь» помогает собрать деньги на то, чтобы детям с ожогами были проще войти в привычную среду и справиться со стрессом от того, что их внешность изменилась и люди смотрят на них с интересом, удивлением или подозрением.
Средства нужны на приобретение реабилитационных материалов, компрессионной одежды, на полноценное оснащение комнат, где проводятся занятия со специалистами-реабилитологами, а также на оплату работы постоянных психологов и игротерапевтов в игровых комнатах и закупку материалов для их работы.
Каждое пожертвование будет использовано для покупки реабилитационных материалов и на оплату работы постоянных психологов и игротерапевтов.
Источник
Что знает про ожоги среднестатистический житель региона? Как минимум что это больно. Стоит провести на редком, а потому столь желанном для северян солнышке лишние пару часов, как кожа моментально станет красной. Ее кинутся смазывать тем, что попадется под руку, и совершат вторую, порой, роковую ошибку. Как максимум на память придут трагические события – Аша, клуб «Хромая лошадь», а из последних – «Карабашмедь» и взрыв бытового газа в селе Кузнецком, в результате которого пострадали пять человек. Что в первом, что во втором, что во всех последующих случаях, связанных с ожогами, все пути приведут в уникальный по своей сути не только для Челябинска и области, но и для всех близлежащих регионов ожоговый центр ГКБ №6, которым заведует хирург Михаил Барталицкий. О том, как к ним не попадать, что нужно делать при наступлении ожога, кто виноват в детских трагедиях и чем живет центр сейчас, читайте в материале на ChelDoctor.ru.
Правда страшно…
«В обществе отношение к ожогам несерьезное, – сетует Михаил Евгеньевич. – Даже я, работая в хирургии первой горбольницы шесть лет, сам лечил там ожоги, думал, что все про них знаю. Пришел сюда и понял – я ничего не знаю. Ожоги очень опасны – и шутить с этим, и пренебрегать мерами безопасности не стоит». Прежде всего, коварство ожога – в площади его поражения. При больших начинается так называемая ожоговая болезнь, от которой страдают не только кожные покровы, но и практически все органы и системы – сердечно-сосудистая, почечная, дыхательная, ЖКТ и другие. Ожоговая болезнь развивается в три периода: первый – шок, второй – острая токсемия, третий – септикотоксемия. Выздоровление пациента будет зависеть не только от симптоматики, но и от степени ожога. А еще от того, насколько быстро он окажется в медучреждении, и какие специалисты будут его лечить. Причем лечение нужно начинать немедленно, даже если это «просто» неудачный загар.
«Ожоговый шок может длиться до трех суток, характерная его особенность в том, что свободная жидкость из кровяного русла уходит на периферию, особенно в область ожога. Образуется отек, происходят грубые нарушения в системе крови – она сгущается (гемоконцентрация), в ткани уходит большое количество белка, страдает питание самых главных органов – мозга, сердца, легких», – поясняет заведующий ожоговым отделением ГКБ №6 Михаил Барталицкий. Ожоговый шок может возникнуть, даже если тело человека обожжено всего на 10%, например, тот же самый загар или бытовое ошпаривание кипятком, а у детей – при еще меньшей площади поражения.
Утяжеляющий фактор – отравление угарным газом, а если человек находился близко к открытому пламени, то он может получить ожог и дыхательных путей. Это усугубляет течение болезни и ухудшает прогноз на выздоровление. При отравлении угарным газом гемоглобин захватывает не кислород, а угарный газ, возникает кислородное голодание, гипоксия, от которой в первую очередь страдает головной мозг.
При химических ожогах – как раз Карабашский случай – люди пострадали не только от того, что кислота попала на кожу, а еще и от образования сернистого ангидрида, который в виде пара попадал в их легкие. «Такие больные очень тяжелые, требуют длительного лечения, и если площадь повреждения большая, то прогноз очень плохой, – добавляет хирург. – К сожалению, двое самых тяжелых, доставленных из самого эпицентра, имевших свыше 90% ожогов тела, погибли, остальных удалось спасти. Все они сейчас наблюдаются у нас, я их консультирую».
Выхаживание и лечение ожоговых больных – дело долгое, многозадачное и очень затратное из всех нозологий. «По современным меркам перевязки нужно делать не бинтами и марлей по старинке, а современными материалами со специальным покрытием, – перечисляет заведующий. – Больным требуется, особенно детям, специальное парентеральное питание, в котором сбалансировано подобраны и сочетаются белки, жиры, углеводы и микроэлементы. Чтобы бороться с инфекциями, нужны определенные антибиотики, которые стоят очень дорого».
По словам заведующего, все необходимое есть в распоряжении врачей отделения, но без своеобразного НЗ, запаса на «всякий пожарный», как бы ни цинично это ни звучало. Вряд ли кто-то может посчитать или предугадать, сколько пациентов попадет в отделение и будет нуждаться в лечении, поэтому препараты приходится использовать впритык. Спасают старые добрые дедовские способы: а ведь есть более современные препараты и материалы, но на какие деньги их покупать?
Исторически так сложилось, что челябинское ожоговое отделение было основано на базе медсанчасти металлургического комбината еще в октябре 1978 года. Теперь это городская клиническая больница №6, ее ожоговое отделение на 36 коек, из них 25 взрослых и 11 детских, обслуживает все население Южного Урала. Бюрократический парадокс – ожоговое отделение считается областным, а находится в муниципальной больнице – порождает свои собственные финансовые трудности. Городских денег попросту не хватает на все нужды отделения, а получить их из федерального бюджета не позволяет статус самой больницы.
Чем чреваты ожоги
Ожог поверхностный должен зажить за 21-24 дня. Если этого не происходит, значит поражение оказалось более глубоким и требует оперативного лечения. При IIIА степени, так называемой пограничной, ожог заживает сам, кожа вырастает, из придатков – волосяные луковицы, сальные и потовые железы, начинает формироваться рубец. Если пострадали и они, то рана не закрывается – это уже IV степень. После производственных травм люди зачастую уходят на инвалидность. «Мы стараемся максимально сохранить ткани, оперировать, но это не всегда возможно и во многом зависит от того, какие материалы и препараты использовались, – признается врач. – Назначаем физиолечение, противорубцовые мази, через два месяца смотрим заново, меняем назначения, если нужно, снова смотрим, и так – до победного».
Рубцы – еще одна серьезная проблема после ожога. Сама по себе эта ткань – не эластичная, «дубовая». Генетически практически четверть всего населения склонна к образованию рубцовой ткани. Если она формируется в функционально активных зонах – кисти, стопы, крупные суставы – колени, плечи, тазобедренный сустав, то резко снижает их работу, а то и вовсе делает невозможной. Если ожог пришелся на лицо и был поражен нос, то страдает функция дыхания, если губы, то возникает сужение ротового отверстия – невозможно открывать рот и принимать пищу. Консервативные методы лечения – достаточно длительные: нанесение мазей и кремов, физиолечение и санаторно-курортное лечение (родоновые, сероводородные ванны и так далее). В советские времена для лечения рубцов отправлялись в санатории, вспоминает специалист, но сейчас эта преемственность утеряна, если только пациент сам организует для себя такое долечивание.
Если за полгода не наступает улучшения, то требуется хирургическое вмешательство – иссечение рубца либо замещение его полноценным лоскутом кожи. Для этого существуют разного вида операции, которые также выполняют хирурги ожогового центра.
Где стелить соломку
«Ожоги возникают по разным внешним причинам: кипятком – характерны больше для детей, плавления – для взрослых, химические – и для тех, и для других. Например, дети нашли дома щелочной или кислотный раствор – уксус, «Крот» и так далее, выпили его. Ожоги в этом случае получаются глубокие, приходится оперировать. Распространены электрические ожоги – с бытовыми попадают и дети, особенно подростки, «зацеперы», производственные – только у взрослых. Радиационные встречаются редко, к сожалению, это уже профзаболевание», – перечисляет Михаил Евгеньевич.
Особая тема – солнечные ожоги, насколько они опасны? «К нам поступал ребенок с ожогами до 60% поверхности тела, причем 10% из них были 1-й и 2-й степени, когда появляются так называемые волдыри. Ребенок попал в реанимацию, – констатирует специалист. – Родители пировали на свежем воздухе, а ребенок голенький бегал под солнцем».
Недетские муки
Детские травмы – это всегда огромная трагедия, поскольку след от ожога останется у ребенка на всю жизнь. «Чаще всего к нам попадают дети от девяти месяцев до полутора лет, и 95% – это ожоги кипятком. Механизмов несколько: взрослый сидит за столом, на руках – ребенок, на столе – кружка с кипятком (чай, суп), ребенок тянет руку и опрокидывает кружку. Второй вариант – папа или мама держат ребенка под мышкой одной рукой, в другой – кипяток. Ребенок тянет руку, опрокидывает кипяток на себя. Иногда и родителям достается, – приводит примеры врач. – Еще один вариант – стоит на столе чайник, вроде высоко. Но чайник пластмассовый, достаточно легкий, ребенок дергает за шнур – чайник с кипятком опрокидывается на него. Больших усилий от ребенка это не требует. Бывают случаи: на плите стоит кастрюлька с кипятком, особенно в период массовых отключений горячей воды, а дверка плиты духовки почему-то открыта. Ребенок забирается на нее и опрокидывает кастрюлю. Характерная травма в тот же период – погрели воду, сняли кастрюлю, поставили на пол – мимо пробегал ребенок и опрокинул кастрюлю на себя, а то и сел в нее попой».
Случай из практики: полуторагодовалый ребенок попал в реанимацию с ожогами обоих голеней, провел там около месяца. Кожа полностью пострадала, нуждалась в полной пересадке, включая каждый пальчик. Дома не было горячей воды, мама взяла выварку (большую оцинкованную кастрюлю), налила туда воды, поставила на плиту и засунула туда полуторагодовалого ребенка.
Мамы очень обижаются, когда врачи называют причиной травмы ребенка их халатность. «Он сам!» – на полном серьезе говорит возмущенная женщина. Но государство на то и освободило тебя от работы, чтобы ты сидела в декрете и следила за ребенком, считают специалисты. Взрослые могут оценить степень опасности, ребенок – нет. Взрослые могут ее предупредить, соблюдая элементарные меры предосторожности, ребенок их не знает и не имеет опыта применения. Он беззащитен в прямом и переносном смысле, и его жизнь и здоровье всецело зависит от ответственности взрослых – родителей, бабушек-дедушек, тетей и дядей. Кто-то помнит об этом?
«У ребенка кожа более тонкая, нежная, на ней меньше защитных факторов – нет еще волос в определенных местах, которые прикроют ее от вредных воздействий, нет того слоя подкожного жира, который уже накоплен у взрослых, нет сальных желез, и травмирующий агент наносит более глубокое поражение, – напоминает хирург. – Если взрослый случайно засунет палец в щелочной раствор, тот же «Крот», то с ним практически ничего не случится. В худшем случае кожа немножко пошелушится, а у ребенка будет очень глубокий ожог, требующий оперативного лечения».
Другая особенность – гиперреактивная реакция детского организма. Он более остро реагирует на внешние раздражители за счет обмена веществ, поэтому некоторые заболевания протекают острее, чем у взрослых, в том числе ожоговая болезнь. При равных ожогах все проявления болезни у ребенка будут ярче, чем у взрослого, болеть он будет дольше, сильнее, а остаточные явления будут, наоборот, ареактивные – протекать будут скрытно. Кажется все благополучно: нет температуры, давление в норме, а внутри на биохимическом уровне будет происходить бог знает что! Детям нужно и особое питание: не только парентеральное, но и обычное – специальные смеси, адаптированные по возрасту, желательно применять современные перевязочные средства, давать более щадящий нервную систему наркоз во время перевязок и каких-то оперативных пособий, и так далее.
Кто наказан? Ребенок обжегся кипятком, примерно 25% поверхности тела. Это случилось в пятницу, мама не обратилась в медучреждение, потому что испугалась наказания за травмы, нанесенные ребенку. В воскресенье ребенку становится хуже, в травмпункте (в области) говорят «ничего страшного, лечитесь дома». В понедельник состояние ребенка уже тяжелое, его доставляют в ожоговый центр сразу в реанимацию. Все могло бы быть не так печально, если бы сразу была оказана квалифицированная помощь. При нелеченном ожоговом шоке, как правило, отказывают почки, развивается острая почечная недостаточность.
И на операционный стол тоже чаще всего попадают именно дети. После ожога организм старается закрыть образовавшуюся брешь – быстрее доставляет туда «строительные материалы» – питательные вещества. Рубец – максимально быстрое заживление раны. В коже эластичные волокна располагаются упорядоченно, а в рубце это беспорядочное нагромождение, переплетение, комок. Формирование рубцовой ткани на месте ожога ведет к поражению функциональных зон – кисти, плечи, стопы, суставы, шея, лицо.
«Ребенок растет, скелет увеличивается, а рубцовая ткань не дает это делать, возникает так называемая контрактура суставов. Если ожог был в области шеи, то рубцовая ткань притягивает голову, не дает ее запрокинуть назад, повернуть вправо-влево, – продолжает тему врач. – То же самое – стопы, кисти, особенно пальцы. Бывают поражения рук в результате контактного ожога – обо что-то горячее, но твердое – утюг, духовка, печь в бане, мангал».
Для ребенка процесс выздоровления может растянуться на всю жизнь. «У нас есть пациент, который в детском возрасте пережил ожог, сейчас ему под 30, и он до сих пор приходит к нам оперироваться, – приводит пример Михаил Евгеньевич. – Рубцовая ткань напоминает о трагедии и не дает покоя очень долго, поэтому взрослым нужно быть максимально внимательными с детьми, не допускать небрежность, которая окажется непоправимой». Ну, и самим по глупости не рисковать, а при возникновении чп – обращаться к специалистам, причем незамедлительно.
Источник