А теперь на этом месте у меня мозоль

В детстве я была похожа на Ассоль
А теперь на этом месте у меня мозоль
Группа Pep-See

К.Собчак рассказывает, как натерла себе мозоль на деликатном месте и теперь изучает вопрос выхода из игры тыц
«Я столько часов провела в окружении светских знакомых, обсуждающих, чем литовский вид на жительство лучше английского и почему в Болгарии гражданство сделать легче всего, что уже сама могу выступать экспертом. Никогда столько моих друзей одновременно не занималось этой темой…
захотелось почитать какую-нибудь биографическую литературу про отъезд из страны в эпоху НЭПа и до революции. Когда самые смекалистые из аристократов поняли, что пора паковать «луивьюттоны» того времени? Когда еще можно было уехать и когда вдруг стало нельзя? Как происходил этот мучительный выбор и когда приостановились продажи недвижимости? Кто те последние счастливчики, что уехали из уже напряженной, но еще не вполне Красной России с деньгами, а не с зашитыми бриллиантами в подоле крестьянского платья? Посоветуйте такую книгу».

В связи с мозолью и эмиграцией вспомнилась заметка другого подвижника проекта «эмигрируй сердцем» Д.Глуховского (тыц), в которой он рассуждает о Вертинском.

И тут иррациональный многоугольник начинает услужливо замыкаться): мозоль — пора паковать — эмиграция — биография — Вертинский — А.Вертинская — Ассоль — Pep-See — Ассоль — мозоль))

Можно посоветовать почитать К.Собчак не просто роман или мемуары, а книгу жизни, например, А.Вертинского (место рождения — г.Киев) и И.Эренбурга (место рождения — г.Киев)

Первый был успешным актером-богемой (как Собчак) — сразу после революции собрал свой успешный скарб и через юга, петлюровскую Украину, Крым…, «выбрался» в эмиграцию.

Второй был не только журналистом, сидящим исключительно в студии (как Собчак)), но и военным корреспондентом (на Западном фронте), но и бунтарем — после 1917-ого он посмотрел, что натворили большевики, и уехал («Увидеть Париж и умереть»), чтобы окончательно вернуться.
(т.е. он уехал дважды — и до революции, и после — как того требует Собчак))

У Вертинского на возвращении ушел гораздо более продолжительный срок.
(и уже потом его дочь Анастасия сыграл Ассоль — и именно эта роль сделала окончательно бессмертной повесть А.Грина «Алые паруса» (например, эта роль во многом подтолкнула М.Дунаевского сделать одноименный мюзикл).

В момент принятия решения об эмиграции и Вертинскому, и Эренбургу было примерно столько же лет, что и К.Собчак — и их ТТХ (технико-тактические характеристики) совпадали с характеристиками К.Собчак))

Несколько примеров того, что они сочинили некоторое время спустя после того, как им разонравилась Родина

Проплываем океаны,
Бороздим материки
И несём в чужие страны
Чувство русское тоски.

И никак понять не можем,
Что в сочувствии чужом
Только раны мы тревожим,
А покоя не найдём.

И пора уже сознаться,
Что напрасен дальний путь,
Что довольно улыбаться,
Извиняться как-нибудь.

Что пора остановиться,
Как-то где-то отдохнуть
И спокойно согласиться,
Что былого не вернуть.

И ещё понять беззлобно,
Что свою, пусть злую, мать
Всё же как-то неудобно
Вечно в обществе ругать.

А она цветёт и зреет,
Возрождённая в Огне,
И простит и пожалеет
И о вас и обо мне!..

май 1935
Калифорния

Проклинали. Плакали. Вопили.
Декламировали: «Наша мать…»
В кабаках за возрожденье пили,
Чтоб опять наутро проклинать.

А потом вдруг поняли. Прозрели.
За голову взялись. Неужели
«Китеж», оживающий без нас…
так-таки Великая? Подите ж…
а она, действительно, как Китеж,
проплывает мимо ваших глаз.

И уже сердец людских мильоны
Ждут её на дальних берегах.
И уже пылают их знамёна
Ей навстречу в поднятых руках.
А она, с улыбкой и приветом
Мир несущая народам и векам,
Вся сияет нестерпимым светом,
Всё ещё невидимая вам!

1943
Шанхай

Мне в этой жизни очень мало надо,
И те года, что мне осталось жить,
Я бы хотел задумчивой лампадой
Пред ликом Родины торжественно светить.

Пусть огонёк мой еле освещает
Её лицо бессмертной красоты,
Но он горит, он радостно сияет
И в мировую ночь свой бледный луч роняет,
Смягчая нежно-строгие черты.

О Родина моя, в своей простой шинели,
В пудовых сапогах, сынов своих любя,
Ты поднялась сквозь бури и метели,
Спасая мир, не веривший в тебя!

И ты спасла их. На века. Навеки.
С Востока хлынул свет! Опять идут к звезде
Замученные горем человеки,
Опять в слезах поклонятся тебе!

И будет мне великою наградой
И радостно и драгоценно знать,
Что в эти дни тишайшею лампадой
Я мог пред ликом Родины сиять.

1946
Москва
————————

Д.Глуховский написал об этом: «Я помню ведь, как он кончил, Вертинский: бросил глупости и написал оду Сталину. Нелепую, неуместную свою — манерную, дребезжащую, плаксивую — оду. «Сколько стоил ему Сталингра-а-а-а-ад…» Лишь бы обратно пустили его, стареющего, губы вечно книзу уголками — домой. И случилось волшебное: услышали, ухмыльнулись, дали отмашку. Вертинский, кумир белой эмиграции, приплелся на родину, получил двухкомнатную квартирку, родил дочек и до смерти гастролировал, развлекая мосластых работяг, которым его декадентство было брезгливо-любопытно».
(к слову Вертинскому действительно не нравилось выступать перед работягами)

А Эренбург написал:
Черную Книгу про преступления фашистов
и Летопись мужества — про подвиг советского народа
и много-много всего пропагандистского (вообще именно из перебежчиков туда-сюда (наверное) выходят лучшие пропагандисты) — в т.ч. книгу «День второй» о коммунистических стройках:
«У людей были воля и отчаянье — они выдержали. Звери отступили. Лошади тяжело дышали, забираясь в прожорливую глину; они потели злым потом и падали. Десятник Скворцов привез сюда легавого кобеля. Кобель тщетно нюхал землю. По ночам кобель выл от голода и от тоски. Он садился возле барака и, томительно позевывая, начинал выть. Люди не просыпались: они спали сном праведников и камней. Кобель вскоре сдох. Крысы попытались пристроиться, но и крысы не выдержали суровой жизни. Только насекомые не изменили человеку. Они шли с ним под землю, где тускло светились пласты угля. Они шли с ним и в тайгу. Густыми ордами двигались вши, бодро неслись блохи, ползли деловитые клопы. Таракан, догадавшись, что не найти ему здесь иного прокорма, начал кусать человека.

На дороге сидел Захар Силкин, которого односельчане называли Халабруем, бывший кулак Веневского уезда, ныне переселенец и строитель шамотного цеха. Он сидел нагишом и злобно щипал свою рваную рубаху, стараясь уничтожить несметных врагов. Он сказал Ваське: «Эти граждане заведутся — от них не избавишься». Но Васька ничего не ответил, он только уныло дочесался.

В редакции газеты «Большевистская сталь» Шольман, торопясь, дописывал статью о дезинфекции: «В бараке № 28 на столе можно увидеть «Анти-Дюринг», но там кишмя кишат клопы. Когда мы положим конец подобной некультурности?» В бараке № 28, как и в других бараках, люди выкидывали из тюфяков сено и забирались в полосатые мешки. Начесанные бока горели.

Но люди не звери: они умели жить молча. Днем они рыли землю или клали кирпичи. Ночью они спали.
…
Из других стран приезжали специалисты. Они жили здесь, как на полюсе или как в Сахаре. Они удивлялись всему: энтузиазму, вшам и морозам. Жили они отдельно от русских, у них были свои дома, свои столовки и своя вера. Они верили в доллары, в долларах им и платили.
Американцы щеголяли в широкополых шляпах. Они походили на ковбоев с экрана. Им казалось, что это Аляска и что они ищут золото. Они бодро хлопали по плечу русских инженеров и улыбались комсомольцам. По вечерам они заводили патефоны и танцевали друг с другом.
Англичане жили сухо и загадочно. Они ничего не осуждали и ничему не радовались. Они ели утром пшенную кашу с молоком. Вечером они пили водку с нарзаном. Они рассказывали друг другу детские анекдоты и время от времени громко смеялись. Их лица при этом оставались невеселыми, и смех был страшен.
Немцы жили с семьями. Они копили деньги, ругали уборщиц и при любом случае говорили русским, что в их прекрасной Германии нет ни вшей, ни эпизоотии, ни прогулов. Им хотелось добавить, что в их прекрасной Германии нет и революции, но они дорожили хорошим местом и дружно привскакивали, когда оркестр исполнял «Интернационал».
Итальянцы ставили турбины. Они пели романсы и писали на родину длинные письма с орфографическими ошибками и с доподлинной поэзией. По вечерам они волочились за русскими девушками, соблазняя их и пылкостью чувств, и мармеладом, который отпускали в распределителе для иностранных специалистов.
Все иностранцы говорили: постройка такого завода требует не месяцев, но долгих лет. Москва говорила: завод должен быть построен не в годы, но в месяцы. Каждое утро иностранцы удивленно морщились: завод рос.
…
В доменном цеху работал немец Грюн. Этот Грюн до войны живал в России. Вернувшись в свой Эльберфельд, он только и рассказывал, что о русских диковинах: «Россия куда богаче Германии, да и русские не варвары — они скоро нас переплюнут». Когда он оказался без работы, он поехал в Сибирь на стройку. Беседуя с русскими, он неизменно расхваливал Германию: «Там люди умеют работать». У него были две родины, и его душа двоилась. Он обижался на молодых рабочих: они скалили зубы, когда немец начинал ворчать. Он никому не мог прочесть длинную нотацию, а без этого он не умел жить. Он весь просиял, когда Колька робко спросил его о работе на немецких заводах. Он обстоятельно рассказал Ржанову о различных способах коксования угля и об использовании колошникового газа. Колька решил, что нет ничего увлекательнее химии. Он подосадовал на себя, что в училище он не налег на химию. Он раздобыл учебник и решил каждый день проходить одну главу.
Грюн пошел с Колькой на электрическую станцию. Учебник химии долго лежал с закладкой на тридцать четвертой странице: Колька увлекся электричеством.
Он понял, как мало знает. Он сразу хотел узнать все. Это было чувство острое и мучительное, как голод. Он спрашивал Грюна: как по-немецки мост? А уголь? Какие в Германии прокатные станки? Ну, могут они прокатать болванку в пять тонн? Как одеваются немецкие рабочие — вроде наших или по-другому? А у вас много театров? Правда, что среди немецких рабочих много фашистов? Почему Грюн эсдек — это ведь значит — предатель? Почему же он работает на нашу пятилетку? В газете было, что ученые нашли в Берлине синтетический глицерин — это правда? Зачем за границей учат латынь — кому это нужно? А почему рецепты пишут по-латыни?.. Оп спрашивал сбивчиво и несвязно — он торопился узнать.
Его любопытство не довольствовалось этими беседами. Каждый вечер он уносил из библиотеки новую книгу. Он спал теперь не больше четырех-пяти часов — по вечерам он читал. Он кидался от одного к другому: от Петра Великого к анатомическому атласу и от путешествий Нансена к политэкономии. Он разыскал в клубе товарищей, которые могли бы ему объяснить, каково положение японского крестьянина, как работают муфеля на беловском заводе, что такое фресковая живопись и о чем писал Сен-Симон. С жаром он говорил о полетах в стратосферу и о цветном кино. Он видел перед собой тысячи дверей, и он метался, не зная, куда раньше всего кинуться. Он не хотел стать химиком или инженером. Он просто жил, и он хотел понять эту жизнь. Он думал, что можно узнать все.
Он продолжал с прежним упорством работать на стройке. Но мир его вырос. В этом огромном мире кауперы казались маленькими кустиками. Он понял, что нужно много кауперов и много домен, много заводов, машин, рук и лет, что путь к счастью долог. Но длина этого пути его не смущала. Он даже радовался ей. Он не понимал, как можно перестать строить. Он только-только открыл занимательную книгу, и он радовался, что в этой книге много страниц и что ее нелегко дочитать до конца. Теперь он искал уединения. Но он не чувствовал себя одиноким. Он видел товарищей: как он, они сидели по углам бараков с растрепанными, зачитанными книжками. Та же лихорадка трясла и других. Это не была редкая болезнь. Это была эпидемия.
Из деревень приходили новички. Перепуганно они косились на американские машины. Когда инженер говорил: «Нельзя дергать за рычаг», они недоверчиво ухмылялись: инженер казался им врагом.
Потом люди шли в плавку, как руда. Воздуходувки нагоняли каленный воздух, и металл отделялся от шлака. Одни продолжали жить, как они жили раньше. Они уныло работали — клали кирпич или копали землю. Они подолгу скручивали цигарки. Они препирались друг с другом. Они старались выиграть на этом пять или десять минут. Они жаловались: «щи в столовке жидкие», «сил нет — клопы заели», «нельзя ходить по этакой грязище без сапог», «ударники — истинная чума, из-за них и мучаемся»… Иногда эти люди казались Кольке преступниками. Он думал, что их надо судить, отобрать у них хлебные карточки, послать их на принудительные работы. Иногда в смущении он сам себя спрашивал: может быть, это обыкновенные люди? Может быть, и впрямь нельзя требовать от людей, чтобы они так страдали ради будущего?.. Это были минуты упадка и усталости. Тогда Колька глядел на мир глазами виноватыми и несчастными. Он походил на загнанную лошадь. Он старался отделаться усмешкой: он называл это «ликвидаторскими настроениями»…

Кто никогда не натирал ноги, пусть расскажет нам, как ему это удалось. А то ведь пока в жару разносишь новые босоножки или туфли, намаешься по полной программе. Что делать, чтобы рана поскорее зажила? Сегодня наш эксперт — к. м. н., врач-дерматолог Владимир ГУРЬЕВ.

Почему появляются потертости?

Тесная и неудобная обувь — главная и самая распространенная причина мозолей. А если новые туфли еще и на высоких каблуках, то из-за неравномерной нагрузки на стопу ноги будет натирать еще сильнее.

Особенности строения ног — например, при плоскостопии, по бокам ступни и между пальцами появляются неприятные болезненные натоптыши: клетки кожи уплотняются и наслаиваются друг на друга.

В этом случае пластыри, ванночки с травами, мази от мозолей не помогут. Нужно обращаться к врачу-ортопеду, чтобы он выяснил причину деформации кожи и, если надо, назначил специальные ортопедические вставки в обувь.

Наследственная предрасположенность к кератодермии — заболеванию ороговения кожи. Поначалу эта болезнь маскируется под мозоль. И, только когда она начинает прогрессировать — трещины и раны появляются часто и подолгу не заживают, — человек обращается к врачу.

ВНИМАНИЕ! При мозоли натертое место краснеет, появляется пузырь с серозной жидкостью, а при кератодермии на больных местах (чаще всего в области пяток и на фалангах пальцев) кожа сухая, шелушится и сильно трескается.

«Скорая помощь» — пластыри и ванночки с ромашкой

Как только появились покраснение и неприятные ощущения, сделайте ванночку, чтобы мозоль размягчилась: перемешать 2 ст. ложки пищевой соды, 2 ст. ложки оливкового масла, 5 капель ромашкового масла (или 1 ст. ложку аптечного сбора ромашки). Попарить ноги 10 — 15 минут. Затем смазать больное место 2-процентной салициловой мазью или другим заживляющим средством. После этого можно заклеить потертость мозольным пластырем.

Если уже на поврежденном месте образовался пузырь, когда нога распарилась, нужно аккуратно маникюрными ножницами срезать верхнюю кожицу (покрышку), чтобы жидкость вытекла. После помазать ранку зеленкой или йодом.

ВНИМАНИЕ! Нельзя срезать мозоли и пользоваться медикаментами с салициловой кислотой тем, кто страдает:

сахарным диабетом;

заболеваниями системы кровообращения;

любыми хроническими заболеваниями.

А Я ДЕЛАЮ ТАК

На обуви лучше не экономить

Вот как справляются с мозолями посетители нашего блога в Интернете — https://blog.kp.ru/users/1231628/.

Ждем ваших новых рецептов, тем и вопросов в рубрику «Здоровье». Звоните по телефону (495) 777-02-84 (доб. 156), пишите на электронную почту: nataly@kp.ru

Если обувь молодая и неопытная, носить обязательно на гольфы или колготки, ни в коем случае не на босу ногу. А если мозоль все-таки появилась и ранка чистая и без нагноения, хорошо помогает спрей «Пантенол». Он и от солнечных ожогов, кстати. Всегда беру с собой на отдых.

Наталия Веселая.

А я только лейкопластырями и носочками спасаюсь, которые слабо помогают. Мозоли — моя жесткая проблема. Кстати, недавно мама мне посоветовала крем-гель «Малавит», тоже типа от всего на свете. Смазала я им свою рану, залепила лейкопластырем… Через сутки зажило, как и не было ничего. Теперь, правда, мозоль уже на второй пятке. Надо повторить процедуру. Еще известный факт: не хочешь носить мозоли — никогда не экономь на обуви. Нынешнее лето меня, пожалуй, добьет в этом отношении окончательно — не буду больше на ногах экономить.

БелАчка.

Извините, разворчусь как бабка старая, но вот раньше были лейкопластыри так лейкопластыри! Прилепишь и ходишь целый день, фиг отлепятся. А теперь их стали делать из каких-то новых материалов, у меня на ногах они вообще не держатся, слетают через полчаса. А вообще я решила проблему просто — купила босоножки без задников из мягкой испанской кожи. Второе лето хожу и радуюсь.

Наталья.

Лучший способ борьбы с мозолями — лежать с задранными вверх ногами. Все болячки заживают, и усталость проходит.

Наталья Ванюшкина.

Нет, самое проверенное средство от мозолей — мозольный пластырь, залепил и пошел.

Норманн.

Я давно уже забыла, что такое мозоли, — сейчас же не советские времена, когда любую новую обувь разнашивать приходилось.

Лена Савина.

С мозолями на ручках я борюсь с помощью отлынивания от работы. Неделя безделья — и руки, как у принца! А с мозолями на ножках никак не борюсь. Я их просто считаю стельками, которые всегда со мной.

Леха Михайлов.

При мозолях на ногах надо сделать горячую мыльную ванночку с содой (полчайной ложки на пол-литра воды). Потом, когда мозоли размягчатся, соскоблить их пемзой, сполоснуть ноги и смазать кремом.

Ольга Грушко.

КСТАТИ

В аптеках и обувных магазинах появились новинки от мозолей:

пластырь специально на пятки (от 195 рублей за упаковку, 5 штук);

гелевые стельки, предотвращающие образование натоптышей (цена от 230 рублей за пару);

карандаш, предохраняющий от избыточного трения и защищающий от появления мозолей (цена от 40 рублей).

НА ЗАМЕТКУ

Если мозоль лечить, она заживает за 3 — 5 дней, если нет — за 7 — 10 дней. В случае, когда рана не затягивается дольше, желательно показаться врачу-дерматологу.